У истоков реки моей жизни

Своё далёкое детство я часто вспоминаю с того времени, когда мы жили в посёлке Берёзово, что на берегу Северной Сосьвы.

Наш домик стоял на улице Пушкина, 5, и я видел красивые всполохи электросварки на рабочей площадке у геологоразведочной экспедиции. Помню страшный гул и красное полыхающее зарево фонтанирующей скважины, от которой мы жили чуть более полукилометра. Это был первый знаменитый на весь Советский Союз берёзовский газ Тобольского Севера.

Конечно, было у нас, как у сельских жителей, небольшое личное хозяйство. В него входили корова, лошадка, куры и, как у большинства крепких северян, огород, протянувшийся в сторону буровой вышки. Был и патефон с пластинками про амурские волны, "Варяг", трёх танкистов и многие другие, часть из которых я достаточно "удачно" деформировал на лежанке нашей печи.

На лошади мой отец Аркадий, дошедший в войну до Берлина, сено, заготовленное летом, зимой привозил на сеновал стайки. Ездил на заимку, где рыбачил, охотился и запасал дрова. А бабушка, мамина мама Агриппина Сергеевна Лобанова, привычно управлялась по домашнему хозяйству.

Была у нас и лодка с подвесным мотором. По приходу весны глава семейства деловито и основательно укреплял его в бочке с водой и заводил, проверяя работоспособность уникального движка того времени. Потом на лодке мы ездили в Полноват к родственникам, пересекая полноводную Обь и ряд лесистых извилистых рыбных проток. Там жила тётка Финна с многочисленным семейством. Финна Ефимовна Каюкова была родной сестрой матери моего отца и после смерти его родителей — Алёны и её мужа Евграфа Березина воспитала четырёх оставшихся сиротами детей.

В Полновате было полное раздолье. Песчаный пляжный берег реки, переходящий в густую зелёную лужайку, а рядом уже в могучий многовековой кедрач. Туда и повела меня Маринка, взрослая девчонка, которая тогда училась в классе шестом или седьмом. Я стоял на песчаной отмели, по колено в приятной теплой воде, а Маринка купалась с подружками в Полноватке. Внимательно наблюдая за происходящим, я увидел, как она нырнула. И тут же потерял её из вида. Устав ждать, когда она наконец-то вынырнет, я побежал домой и с порога закричал: "Тётка Финна, Маринка утонула…" Тётка, громко причитая, кинулась со слезами к реке. И прибежав, увидела, что Маринка с подружками весело играла. Девчонки, ударяя ладошками по водной глади, разбрызгивали солнечными россыпями радужную капель, смеясь и ныряя друг за дружкой.

Грозная родственница, повернувшись в мою сторону, шагнула ко мне. Я же, сорвавшись, стремительно ринулся домой, где спрятался в одной из спален под широченной старинной деревянной красавицей кроватью. Постучав в горнице ладошкой по дну пустой кастрюли, мне объявили прощение, и я вылез из своего укрытия.

Потом был обед. Аромат великолепной ухи из муксуна, золотистые котлетки из щучки с лесной черемшой и вкусный ржаной хлеб, приготовленный в русской печи. Всё это было тогда, остается и сегодня на самом высоком уровне северной самобытной кухни в сибирской глубинке. Навещали мы Полноват и зимой, приезжая в гости к семейству тётки Финны, укутавшись в оленьи гуси на конной кошёвке.

Хорошо помню, как меня, согласно незыблемой казачьей традиции, четырёхлетнего, высоко подняв и посадив, фотографировали верхом на нашей лошадке. Было холодновато, и пока сродный брат отца дядя Володя делал кадр, я пригрелся на спине смирной нашей гужевой тягловой силы и был доволен таким уютным восседанием.

В марте 1957 года родители развелись, и мы с мамой Катей на Ли-2 из Берёзова прилетели в Салехард. Потом была долгая зимняя дорога вдоль коренного лесистого берега Оби в Аксарку. Вёз нас на лошади, запряжённой в кошевку, дед Крапивин. В пути мы были два дня, переночевав в заезжей избе Харсайма. В Аксарке нас приняла на первые дни к себе тётя Нина Швейкина, впоследствии Паромова. А после нам дали комнату с фанерной перегородкой-кухней в крепком бараке тридцатых годов, что стоял прямо возле двухэтажного райисполкома. Меня через пару дней определили в районный детский сад, где я познакомился со многими мальчишками и девчонками замечательного посёлка. Там были Володя Данилов, Татьяна Яшкина, Валера и Лариса Степановы, Нина Завозина, Серёжа Козлов, Тома Менжулина, а также другие ребята.

Жарким северным летом мы бегали по пирсу рыбозавода, где нас безуспешно прогоняли, разжигали на берегу среди огромных валунов ледникового периода костры, купались в Оби, лазили по обрывам, где гнездились береговые ласточки, ловили ершей. Бывало, я убегал из детского сада, и поднимался некоторый переполох. Брали нас в августе и на утюги — утюг, утяга, такие деревянные просмоленные плоскодонные посудины, буксируемые мотоботом или дорой. Это древние прародители десантных барж, с плоским носовым наклонным бортом для переброски на другой берег Оби лошадей на сенокос, механизированных косилок, телег, коров на выпасные просторы зеленеющих островов. Там на лугах в минуты отдыха удалые взрослые парни, удивляя северных сверстниц, умудрялись ловить граблями сверкающих золотом жирных карасей. В Салехард же ездили на пароходе "Валерий Чкалов". Стальные полы палубы дореволюционного колёсника, шлёпающего по воде, были горяченные, и я это реально чувствовал через подошвы своих сандалий.

Нравилось нам, мальчишкам, наблюдать и как работают на кирпичном заводе. Располагался он на краю обского берега у Старой Аксарки. Там были огромные, искусно сложенные печи, сушильные сараи с формами, карьер, мостики, по которым дядьки виртуозно вывозили глину на одноколёсных тачках, и огромный деревянный чан с крестовиной, в которую были впряжены четыре лошади, крутившие эту древнюю глиномешалку. В те годы кирпичом и грузилами для рыболовных снастей за короткий летний период они обеспечивали весь Приуральский район.

Шёл 1958 год. Как давно это было. Как приятно вспоминать.