Учитель, который взлетал

Год без неё

Год без её звонкого смеха. Без вдохновенных монологов. Без этого твёрдого, но тёплого взгляда, умевшего разглядеть в нас то, чего мы сами не замечали.

Её голос звучит в цитатах выпускников. Её интонации — в уроках коллег. В школьном коридоре всё ещё чудится лёгкий шаг — будто она просто вышла и вот-вот вернётся сказать: «Нет, давай разберёмся».

Мы собрали эти воспоминания, чтобы снова услышать её. Чтобы созданный ею мир продолжал жить.

Потому что такие учителя не уходят. Пока о них говорят — их уроки не заканчиваются.

Людмила Николаевна на школьной сцене — не только строгий педагог, но и вдохновенная артистка. Её исполнение романсов и стихов становилось событием для всей школы. Фото из семейного архива


Блокнот, парта и вечность

Кабинет литературы. Сорок лет в этих стенах бурлили эмоции: жаркие споры о Базарове сменялись благоговейной тишиной, когда класс, затаив дыхание, слушал её чтение Цветаевой. Здесь хохотали над Островским и украдкой вытирали слёзы над «Антоновскими яблоками». Не просто класс — мир, созданный её талантом.

Пахнет здесь точно так же, как в девяносто пятом: старыми книгами, мелом и чем-то неуловимо родным. Я прижимаю к груди блокнот — тот самый, с потрёпанными страницами, где когда-то дрожащей рукой выводила её слова. Теперь я не Саша-практикантка в пиджаке на два размера больше, а журналист. Хотя эти стены, кажется, всё ещё видят во мне ту самую девчонку, что боялась даже тетрадь с проверочными работами открыть.

Провожу пальцем по знакомой парте — царапины те же, только глубже. Блокнот в моих руках кажется таким беспомощным... Он раскрыт на странице с пометкой «Чацкий». Её суждение, записанное моим почерком: «Герой — не тот, кто не боится…а тот, кто боится, но делает».

И вдруг я осознаю: эти стены хранят не память о её уроках. Они помнят, как мы — испуганные, восторженные, сомневающиеся — менялись под её внимательным взглядом.

Я закрываю блокнот. За дверью слышны шаги — будто сама школа напоминает: то, что начиналось здесь, давно стало легендой...

Узнаваемый почерк Людмилы Николаевны — её характеристика студентке. 1995 г. Фото из личного архива Александры Бородиной


Её последний журнал

Полвека у классной доски — не просто срок. Это было осознанное служение, которое Людмила Николаевна Мамедова пронесла через все испытания с горячей убеждённостью.

— Она могла сделать карьеру: её звали в городской отдел образования, — рассказывает сестра и коллега Лидия Бакшеева. — Но через неделю вернулась в свой 10-й «Б». «Не могу без детского смеха в коридорах», — объяснила она просто.

Эту преданность делу чувствовали все, кто с ней работал. Особенно запомнился случай, когда Людмила Николаевна, едва окрепнув после ковида, снова спешила на уроки: «Для неё не было варианта «не пойти», — подтверждает Елена Ситникова. — «Как можно отменить праздник?» — Говорила она, перелистывая страницы книг».

Последнюю запись в журнале Людмила Николаевна вывела дрожащей рукой… После неё остались стопки тетрадей с пометками на полях.

Людмила Николаевна Мамедова. Фото из семейного архива


Между указкой и небом

Галина Пернай, проработавшая с Людмилой Николаевной пятнадцать лет, как-то призналась мне:

— Понимаешь, Саша, она не просто вела уроки. Она создавала мир, который не исчезал даже после звонка. Он жил где-то внутри нас. Такое… такое случается раз в жизни. И я благодарна судьбе, что моя дочь оказалась среди её учеников.

Путь Людмилы Николаевны в школу начался неожиданно. Юная мечтательница, грезившая небом и авиацией, она вдруг оказалась у классной доски. Её штурвал сменился указкой, но жажда высоты осталась. Только теперь она взлетала со своими учениками.

— Это был настоящий полёт… — Лидия Бакшеева, учитель биологии, задумчиво протирает очки, будто разглядывая в них невидимые другим детали. — Её первые шаги в третьей школе Ханты-Мансийска в восемьдесят первом — стали испытанием: класс, отвергший предыдущего учителя, встретил её настороженно. Но уже через несколько минут дети почувствовали в ней человека, который говорит с ними на одном языке.

Так началась её особая миссия, растянувшаяся на десятилетия. Сквозь смену эпох, программ и поколений она пронесла этот дар — слышать, чувствовать и помогать застенчивым ученикам поверить в себя.

— А знаешь, что самое удивительное? — Вдруг оживляется Лидия Викторовна. — Её дочь теперь преподаёт в той же школе. История вместо литературы, но та же страсть, те же живые образы. Будто Людмила Николаевна продолжает говорить её голосом.

Педагогическая династия конца 1990-х: Людмила Николаевна Мамедова (литература), её сестра Лидия Викторовна Бакшеева (биология), племянница Клавдия Владимировна Чусовитина (музыка) и дочь Елена Владимировна Кияшова (история). Разные предметы — общая преданность школе. Фото из семейного архива


Секретарь партии, которая преподавала Евангелие

В советской школе, где со стен каждого кабинета неумолимо смотрели портреты Ленина, находились те, кто жил вопреки. Людмила Николаевна — бывший секретарь парторганизации, носившая партбилет с той же искренностью, с какой позже цитировала школьникам Нагорную проповедь. Её переход от идеологических текстов к урокам о Библии в эпоху перестройки казался резким, но для неё это была не измена идеалам, а их глубинное продолжение.

— Она не боялась говорить с учениками о совести, вине и искуплении, даже если героями были не пролетарские борцы, а библейские персонажи… или Достоевский с его «Преступлением и наказанием», — вспоминает учитель гуманитарных классов Елена Ситникова. — На уроке о «Мастере и Маргарите» она сравнивала булгаковского Иешуа с евангельским Христом, потому что без этого нельзя было двигаться дальше.

Уже в девяносто восьмом, следуя завету Писания, Людмила Николаевна ступила на брусчатку Иерусалима — города, который годами объясняла детям через литературу. Лидия Бакшеева подчёркивает: «Для неё это стало не просто поездкой, а духовным паломничеством. Свой Иерусалим она искала и в книгах, которые ставила на учительскую полку».

Свидетельство пилигрима — ещё одна грань личности Людмилы Николаевны. Её паломничество стало не просто поездкой, а важным этапом духовного пути, о котором она рассказывала ученикам. Фото из семейного архива

Её влияние выходило далеко за пределы школы. Ещё в Тюмени она вела духовные беседы в колонии для осуждённых, играла с ними спектакли, пытаясь достучаться до тех, кого общество отвергло.

— Искусство может пробраться туда, куда не доходят ни тюремные стены, ни приговоры», — передаёт её слова Лидия Бакшеева.

Формально Людмила Николаевна соблюдала программу, но на деле учила по-своему и только тому, во что верила сама.

— В начале двухтысячных я пришла в третью школу Ханты-Мансийска уже опытным педагогом, — рассказывает учитель гуманитарных классов Мария Осипова. — Именно тогда началась её «углублёнка» — авторский курс словесности, созданный с нуля. Древнерусские тексты, евангельские сюжеты в мировой литературе, Платонов, Солженицын… Она игнорировала предписания, включая запрещённые темы… И призывала не бояться вопросов. Даже если ответа не было.

— Если честно, мы и не знали, что это запрещено — для нас это было откровением, — вспоминает Наталья Б., выпускница 1989 года. — Настолько всё естественно звучало… казалось, что разговор идет о простых истинах.

Людмила Николаевна Мамедова с учениками-актёрами после спектакля «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Фото из семейного архива


Когда урок становится спектаклем

Если школа — это маленькая вселенная, то Людмила Николаевна была её режиссёром, суфлером и главное героиней одновременно. Её уроки превращались в постановки, а внеклассная жизнь — в непрерывный творческий процесс. «Она ставила не оценки, а спектакли», — как-то пошутила Галина Пернай. И это была правда.

Сцена для Людмилы Николаевны превратилась в продолжение класса. Несколько раз с разными учениками возвращалась к филатовскому «Федоту-стрельцу...» — и всегда это было событие, о котором вспоминали годами.

— Я играл Федота — она заставила меня поверить, что я нелепый! Хотя мне-то хотелось выглядеть представительным… но она переубедила, — хохочет Дима К., (2016 год выпуска). — И я удивился, когда зрители тоже поверили в это.

— Помню, как они выходили в костюмах, зал взрывался смехом, — голос Марии Осиповой становится мягче, словно она снова видит тех ребят. — А потом, через несколько лет, новый выпуск играл ту же сказку, но уже по-своему… У неё даже реквизит хранился: маски, плащи, бутафория. Как в настоящем театре.

Она ставила спектакли не ради формальности, а чтобы слово бередило душу. Лучшим доказательством стали «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева. Дети в пробитых касках, настоящие солдатские сапоги, которые достали через военную часть, — от эмоций в зале слышались всхлипывания.

— Командира женского отряда Риту Осянину сыграла Кристина Б… А мне досталась роль Женьки Комельковой, — рассказывает Екатерина Б., (выпуск 2001 года). — Мне поставили задачу — показать красоту и задор цветущей юности, стойкость и смелость вчерашней девчонки, не задумываясь отдавшей жизнь за подруг… Репетировали до тех пор, пока не стало получаться. Было не просто…

— Выросшая в семье, где оба родителя — фронтовики, — Людмила Николаевна понимала трагедию страны не по учебникам. Она умела найти ту единственную ноту, которая заставляла детей не просто читать стихи о войне, а чувствовать их кожей, — Елена Ситникова замолкает. — …Ребята не играли роли — они проживали персонажей так, что забывали о зрителях. А она, устроившись поближе к сцене, будто передавала им свою память: шептала забытые строчки, ловила каждое движение, беспокоилась за всех. В каждом подростке она видела артиста — того, кто может донести «далёкую» правду через искусство.

Мама и папа Людмилы Николаевны - Таисия Александровна и Николай Семёнович Гаврины. Прошли войну, сохранили в семье традиции чести и образования. Семейный архив, послевоенные годы


Когда учебники писали сами

В перестроечные годы, когда прежние учебные стандарты стремительно устаревали, школа искала новые пути. Именно тогда полное творческих споров сотрудничество Людмилы Николаевны и Любови Владимировны Чариковой создало ту уникальную атмосферу, в которой рождались легендарные гуманитарные классы. Они дополняли друг друга как две стороны одной педагогики. Людмила Николаевна зажигала сердца артистизмом и вдохновением, Любовь Владимировна выстраивала систему, превращая эмоциональный порыв в глубокое понимание. Их диалог длился десятилетие — в жарких обсуждениях, исписанных методичках, бесконечных поисках у доски. Словно кустари-самоучки, они лепили уроки из обрывков старых изданий и случайных находок. Их конспекты рождались между звонками. Никаких инструкций — только опыт и упрямая вера, что получится.

— Саша, помнишь, как мы книги искали? В магазинах — пусто, старые учебники уже не годились, новые ещё не напечатали... Тексты добывали как могли — через знакомых, через библиотеки... Программы сами составляли, — голос Любови Владимировны теплеет. — Мы же не просто коллеги — мы были единомышленниками, поддерживали друг друга во всём. Найдёшь редкую книгу — бежишь к ней. Она откроет новый метод — сразу торопится обсудить. О готовых решениях и мечтать не приходилось... Вечная импровизация, вечный творческий поиск.

Они были разными — как огонь и вода. Но в этом и была их сила.

Людмила Николаевна Мамедова с коллегами-педагогами. Конец 1990-х. Фото из личного архива Лидии Бакшеевой

И они пошли дальше: на стыке литературы и биологии рождались необычные занятия. Когда на уроке по «Белым одеждам» или «Зубру» Лидия Бакшеева показывала настоящие микроскопы пятидесятых, дети понимали: науку творили живые люди.

— Наши совместные уроки стали откровением. С одной стороны, естественные науки давали литературным идеям почву под ногами… мысль обретала устойчивость. С другой — дети видели: за формулами стоят судьбы реальных учёных. После занятий они засыпали нас вопросами: «Неужели генетику запрещали? А как учёные сохранили правду?» Но мы не давали готовых ответов — мы учили их искать. А иногда... — улыбается Лидия Викторовна, — находили их вместе с учениками. Даже если приходилось после звонка ещё час стоять в коридоре и спорить.

В те времена педагоги не боялись нарушать шаблоны. Литературные вечера с романсами и историями о декабристах, поездки на курсы в Москву и Питер, где перенимали опыт, а потом перерабатывали его для своих учеников. «Нельзя стоять на месте, — повторяла Людмила Николаевна. — Если мы перестанем расти, дети потеряют интерес».

Два педагога — одна команда: Людмила Николаевна Мамедова и Любовь Владимировна Чарикова со своими учениками. Фото сохранило атмосферу их уникальных совместных поездок. Санкт-Петербург. 1990 г. Фото из личного архива Любови Чариковой.

Но настоящие открытия ждали ребят за пределами класса, когда учебником становился весь мир. Питер с его дворцами, Тобольск с его историей, а потом — Италия и Швеция. В Риме они с Лидией Бакшеевой вели детей не просто по музеям, а сквозь эпохи: «Вот тут Данте мог видеть ту самую Беатриче…» В Стокгольме, уже с Зинаидой Ерёминой, они разбирали не только историю викингов, но и то, как северный эпос отразился в русской литературе.

— Она умела превратить любую экскурсию в живой урок, — говорит Любовь Чарикова, перелистывая пожелтевшие страницы школьного альбома. — Вместе с сувенирами и фотографиями дети привозили домой новые вопросы, книги, идеи — целый багаж мыслей, который потом ещё долго обсуждали.

Эти классы вошли в историю школы своей уникальной атмосферой. Их секрет был прост: два увлечённых педагога верили, что даже из ничего можно создать чудо. И создавали. Каждый день.

Блестящие результаты учеников стали живым подтверждением эффективности метода. Сама же Людмила Николаевна со своей авторской системой углублённого преподавания литературы со временем стала наставником для новых поколений учителей.

Людмила Николавна с коллегами во время педагогического визита в Швецию. Конец 1990-х. Фото из личного архива Лидии Бакшеевой


Уроки с открытым финалом

— Уроки Людмилы Николаевны гремели на всю школу. В дверях толпились не только словесники — приходили преподаватели точных наук, историки, и даже — физруки, — улыбается Любовь Чарикова. — Это был переворот: вместо готовых истин — совместный поиск. После таких уроков учителя уносили не только педагогические техники, но и тот особый блеск в глазах, который появлялся у её учеников.

Такой метод напоминал сократовские беседы: истины рождались в спорах.

— У неё был дар будить фантазию, — продолжает Мария Осипова. — Она входила в класс с «незнанием»: «Как вы думаете, почему Онегин отверг Татьяну?» И дети, забыв про поднятые руки, доказывали, объясняли ей, искали аргументы в тексте. Она лишь подкидывала угли: «Ну, а если посмотреть иначе?» — и шаг за шагом вела их к истине, которую они открывали сами. Это была Афинская школа в действии: не монолог учителя, а жаркие баталии, где её роль — тонко управлять шумным потоком детских умов.

— Она никогда не загоняла мысли в рамки. Вместо этого — заставляла думать, искать скрытые смыслы, — делится Оксана П., выпускница 1989 года. — После её уроков хотелось размышлять бесконечно, перечитывать книги заново, вдумываться в каждую строчку… Впоследствии мне это очень пригодилось в моей профессии: я ведь в библиотеке работаю.

Людмила Николаевна Мамедова с учениками. 2008 г. Фото из семейного архива

Впрочем, её талант не ограничивался дискуссиями. Любовь Чарикова вспоминает, как Людмила Николаевна целый час читала Есенина наизусть: «Она знала стихи так, будто сама их сочинила. Два раза прочитает — и уже запомнила. И дети после её уроков тоже начинали с легкостью цитировать Блока, Ахматову, Пастернака».

— Это было здорово! Мы боялись даже страницу перевернуть, чтобы не спугнуть этот голос… — признаётся Екатерина Б., (выпуск 2001 года). — Она потрясающе читала!

При этом в классах царила удивительная простота. На доске — лишь термины: «фарисеи», «саддукеи» — для анализа булгаковского «Мастера», «житие» — для древнерусской литературы. Никаких технологий — только слова и разговор.

— Её уроки напоминали моноспектакль, где главным героем было само слово. Она проживала каждую строчку, будь то биография Толстого или стихи Тютчева. Дети слушали, раскрыв рты. А я, учитель с десятилетним стажем, сидела среди них и ловила каждое слово… — Восхищается Елена Ситникова. — А потом, уже на своих уроках, вдруг с удивлением обнаруживала в себе её жесты, её интонации — ту самую магию, которая заставляет играть даже самые сложные темы… Она открыла мне главное: учитель не даёт готовое — он помогает ученикам найти свой путь.

Её главный завет: «Настоящий урок — тот, после которого вопросы не заканчиваются, а только начинаются».

Людмила Николаевна Мамедова в школьном театре. 2005 г. Фото из семейного архива

Сейчас эти методы кажутся очевидными. Но тогда это был нестандартный подход.


Где она – там праздник

Театр — лишь глава в её книге. Хоры, конкурсы, КВНы, творческие вечера, учительские «капустники» — везде Людмила Николаевна в первых рядах.

— С её опытом могла бы и в сторонке постоять, но нет — сама писала сценарии к юбилеям, сочиняла для нашей стенгазеты «Словелюги». Её стихи — острые, сочные, с педагогической солью. Мы смеялись и… бездумно выбрасывали листы... Жалко! Теперь понимаю: в этой лёгкости и был её секрет, — сожалеет Мария Осипова.

— Непостижимо, как она всё успевала, — качает головой Любовь Чарикова. — За день собирала команду, распределяла роли, а к вечеру даже «тихоня» Петров выходил на сцену с уверенностью артиста. Через импровизацию и смех из хаоса вдруг рождалась система. Это был не просто дар… она превращала рутину в праздник. Недаром именно ей доверили руководство внеклассной работой.

Организаторский талант? Не только… Людмила Николаевна владела искусством вдохновлять и объединять. Когда она появлялась, любое мероприятие из обязаловки становилось громким, непредсказуемым и затягивающим. Лидер по крови, она выбирала не индивидуальные занятия, где было для неё слишком скучно, а стихию коллективного творчества, где текст растворялся в хоре голосов.

Ещё не учительница Мамедова, а просто Люда в свадебном платье. С мужем Владимиром. В день бракосочетания.

— Она же творец… настоящая артистка, но сцена ей была не нужна. Она говорила: «Мне важна только живая аудитория! Весь класс — шумный, отзывчивый!» Запоёт — подхватывает вся школа. Пустится в пляс — и вот уже коллектив в призёрах, — Лидия Бакшеева улыбается, поправляя очки, и на секунду кажется, что она снова слышит тот самый хор. — … Её энергию нельзя было игнорировать: вовлекались даже те, кто «в жизни нигде не участвовал».

Её стихия – громкий смех, бурные обсуждения, звонкие победы. Она просто не умела работать вполсилы.


Два креста и одна надежда

Кладбище. Холодный ветер шевелит макушки кедров. Людмила Николаевна стоит между двух могил — мужа и сына. Здесь, в этом безмолвии, её личная трагедия обретает форму: два креста, две даты, две невосполнимые утраты.

— Саша, ты видела её тогда? — Едва слышно спрашивает Лидия Бакшеева. — Когда любимый муж Володя умер, а потом нашли погибшего сына… я думала, что она не выдержит, уйдёт из школы. Но она не ушла… Надо было жить. Ради внука.

Внук Дима стал её «заменой» ушедшим. Он — продолжение той жизни, что оборвалась слишком рано. Бабушка вложила в него всё: упорство, любовь к литературе, умение видеть красоту в слове. Он пошёл на журналистику; потом, после педагогической практики в школе, увлёкся историей — будто впитал её страсть к знаниям.

Людмила Николаевна с детьми Еленой и Николаем. Фото из семейного архива

— Она любила Диму безгранично. Игрушки, воспитание, образование — всё только для него, — Лидия Викторовна отводит глаза и на секунду замолкает. — Когда снесли их дом на Коминтерна, они переехали на Ледовую. И внук умолял кататься с того самого спуска за окном. Сначала она в панике бегала следом, а потом... взяла — и сама встала на лыжи. В её возрасте! Я бы ни за что не рискнула! Но она — другая… Она просто затянула потуже шарф, перекрестила Диму —- и поехала.

И эта же несгибаемая воля, что заставляла её осваивать лыжи ради внука, не позволила ей сломаться, когда жизнь наносила удары. Даже в самые тяжёлые дни...

...Вот тот самый вечер. После кладбища, после слёз, после тишины... она уже в школе. Вокруг детский смех и азартные споры о ролях: «А если моя героиня... а мой герой...» — перебивают друг друга дети. Репетиция идёт полным ходом. Будто ничего и не случилось. Будто между могилами и школьным залом — не целая жизнь, а один глубокий вдох.

Людмила Николаевна с внуком Димой. Фото из семейного архива


Правда без скидок

Её принципиальность никогда не была показной. Однажды на конкурсе чтецов она без колебаний отвергла попытки выделить сына завуча. Но та же бескомпромиссность превращалась в терпеливую поддержку, стоило ей увидеть искреннее усилие.

Мария Осипова рассказывает: «Литература — это не про оценки, это — про честность перед собой», — повторяла она ученикам. И следовала этому принципу до конца. Когда «безнадёжный» Витя две недели корпел над сочинением после уроков, именно её упрямая вера в него дала результат. «Ты не двоечник — ты лентяй», — бросала она в лицо правду, которая через годы становилась для выпускников откровением».

Впрочем, среди её учеников были и те, кто даже спустя три десятилетия так и не смог принять её правоту.

— Я терпеть не мог корябать эти её сочинения… И не писал, — усмехается Игорь Т., выпускник 1987 года. — Но она не унималась: наставит двоек, потом отца вызовет… Доходило до того, что батя не на работу, а в школу со мной ходил. Сидел со мной за партой, смотрел, как я «сочиняю». Я до сих пор не понимаю: ей что, делать нечего было? Когда я школу закончил — вся семья перекрестилась.

Людмила Николаевна Мамедова с первыми первоклассниками на юбилее выпуска. 2019 г. Фото из семейного архива

Если для Игоря её требовательность осталась болезненным воспоминанием, то коллеги видели в этом не придирчивость, а систему.

— Рядом с ней невозможно было отмахнуться: «А, и так сойдёт», — вспоминает Галина Пернай. — Она спрашивала: «Ты это всерьёз? Или просто привык так говорить?» Этот вопрос переворачивал всё.

Впрочем, строгость её распространялась не только на учеников. Любовь Чарикова вспоминает один показательный случай:

— Однажды мы присутствовали на уроке русского языка у нашей коллеги, где прозвучали фактические ошибки. Потом был разбор. Тогда Людмила Николаевна, сохраняя такт, твёрдо заметила: «Учитель имеет право на промах или незнание, но диалог с учениками надо продумать так, чтобы не сделать их ещё более безграмотными». Её педагогика не знала полутонов: только правда. Даже если она обжигала.

Людмила Николаевна Мамедова. Фото из семейного архива

Особенно остро это проявилось после личной трагедии. Лидия Бакшеева делится:

— Когда после гибели сына кто-то на родительском собрании язвительно спросил о «пользе её принципов», она тихо ответила: «Я учила их не врать. Только жизнь — не задача с ответом в конце учебника…» Голос дрогнул, но слова прозвучали твёрдо.

Дачные уроки: фиалки и философия

На даче, среди рассады и книжных стопок, Людмила Николаевна находила то, чего не хватало в школе — время на неторопливые разговоры, когда Пушкин обсуждался одновременно с посадкой томатов. Здесь стирались все роли: оставалась только она — цельная, настоящая.

— Она находила радость в самом простом. Но, даже копаясь на грядках, оставалась тем же мудрым педагогом… — вздыхает Лидия Бакшеева. — Помнишь, как у Толстого? Настоящая жизнь всегда там, где есть место и высокому, и земному.

Между деревьями — как между страницами книг: Людмила Николаевна в своём любимом парке, где размышления о природе становились продолжением мыслей о литературе. Фото из семейного архива

Этот тихий уголок стал продолжением её школьного кабинета. Здесь также рождались творческие идеи, велись серьёзные разговоры — но уже без звонков и формальностей. Только искренность. Только суть.

— Стоило снегу растаять — она перебиралась на дачу, — оживляется Елена Ситникова. — Её фиалки цвели даже в самые пасмурные дни, а в беседке за чаем всегда звучали живые разговоры — о книгах, о дорогах, о жизни… Ничего лишнего. И без сплетен.

Может быть, в этом и был её главный урок — не только для учеников, но для всех, кто её знал: как страницы хорошей книги, жизнь нужно читать внимательно, вникая в каждое слово; но уметь и закрыть переплёт — чтобы просто слушать, как шелестят листья за окном беседки.

Без галстука и указки: Людмила Николаевна в непринуждённой обстановке дачного отдыха. Даже здесь её глаза сохраняли ту же мудрую внимательность, что и на уроках. Фото из семейного архива

— Фиалки-то её, наверное, до сих пор цветут... — вздыхают коллеги. И в этих словах — вся её философия: настоящее не уходит, оно просто меняет форму.


Крылья, которые не умеют падать

На своём последнем Дне рождения она встретила гостей особенно торжественно – в самом нарядном платье, с лёгкой улыбкой. Как будто этот вечер был не просто датой в календаре, а чем-то гораздо большим.

— «Я хочу, чтобы меня запомнили такой», — сказала она. Это был её последний праздник. Она обняла близких и тихо поблагодарила: «Спасибо за всё», — на секунду взгляд Лидии Викторовны стал прозрачным. — … Эти слова, Саша, прозвучали как прощание.

…Через несколько дней её не стало. Но осталось то, что нельзя унести:

Ученики, которые до сих пор цитируют Есенина и Булгакова, Блока и Толстого.

Коллеги, перенявшие её главное правило: «Личное — оставляй за дверью класса. Дети заслуживают твоего лучшего «я» каждый день».

Такой запомнили её коллеги в последние годы: тёплый взгляд, спокойная улыбка. Не стало меньше любви к литературе, только добавилось понимания человеческих душ. Фото из личного архива Лидии Бакшеевой

Фотографии — непарадные, случайные. Вот она в парке, вот на сцене с учениками… Но главные снимки — в памяти тех, кто с ней работал, учился, спорил, смеялся.

В 2006 году Людмила Николаевна стала победителем конкурса «Лучший учитель России». Только главной её наградой были не премии, а благодарность учеников, которые, спустя годы, говорили: «Мы запомнили Ваши уроки на всю жизнь».

Она жива и в воспоминаниях коллег.

— Мы были в очень хороших отношениях... Я благодарна, что у меня рядом был такой человек: друг и соратник, — признаётся Любовь Чарикова.

— Мир сиротеет, когда уходят такие люди… — грустит Елена Ситникова.

— Да, без неё всё стало тише, как будто исчезла какая-то важная нота… — вздыхает Мария Осипова.

— Это педагог, чей след не стирается временем… — размышляет Галина Пернай.

— Таких учителей больше нет… — Лидия Викторовна снимает очки и на мгновение замолкает, будто подыскивая слова. — Она — последняя из старой школы.

Портрет Людмилы Николаевны Мамедовой в музее школы №3 г. Ханты-Мансийска. 2006 г. Фото из семейного архива

Я же, перелистывая старые записи, думаю: «Людмила Николаевна не преподавала литературу. Она превращала слова книг в поступки. И в этом — её главный урок…

…Она хотела, чтобы её запомнили красивой. Но мы запомнили её — сильной. И пока звучат её уроки, пока кто-то, как и она, не сдаётся у доски — Людмила Николаевна не уходит. Её крылья живут в тех, кто осмелился взлететь вслед».

Жёлтые страницы времени: напутственные слова Людмилы Николаевны выпускникам 1991 года. Те самые, что заставляли верить в себя даже после школьного порога




Эта история собрана из воспоминаний коллег и учеников Людмилы Николаевны.

Особая признательность: Галине Пернай, Елене Ситниковой, Лидии Бакшеевой, Любови Чариковой и Марии Осиповой — за искренние рассказы и душевную щедрость.

Фотографии предоставлены из личного архива семьи — сердечно благодарю Елену Кияшову за доверие и возможность показать эти дорогие кадры.